Здесь был Баранов

Предгалактическому классу оставалось до полета в космос два последних семестра. Учителя начали проявлять понимание ситуации и перестали ставить воспитанникам тройки. Да и сами сюковцы старались, тянулись за лучшими. И только одно омрачало боевой настрой коллектива: никто не представлял себе, что делать с Димой Барановым.

В Знаменной Комнате СЮКа собралось открытое собрание актива. Вадим был поставлен посреди Комнаты, поскольку слушалось его персональное дело.

Ваня Терочкин сидел в президиуме, и ему было неловко. Происходящее удручало его. А вот Эйвадис бойко сверкал очками, делал пометки на листке и, время от времени, подчеркнув какое-то слово, созерцал свои записи вопрошающе.

Собрание открыл Иван. Отводя глаза, он встал и сказал:

– Думаю, повестка дня всем хорошо известна. Баранов совершенно перестал учиться. На занятия ему, простите за выражение, просто наплевать! Мало того, что он открыто спит на уроках, он также неоднократно отлучался из интерната в неположенное время. Мы полагали, что инцидент с машиной времени научит его осмотрительности, однако на поверку вышло иное. Товарищ Баранов, видимо, решил, что для него законы не писаны. Скажи нам, Вадим, вот сейчас скажи, перед всеми: о чем ты постоянно думаешь? Тебе что, неинтересно полететь в космос?

Затем с осуждением разгильдяйства выступила Инка. Ее поддержали. Артур Эйвадис обвел несколько слов двойной линией и уставил на Диму пустые кругляшки очочков.

Может быть, именно сейчас, когда одноклассники выставили его на позор и порицание, Баранов впервые с момента своего возвращения осознал, какая пропасть разверзлась между ним и интернатскими. Вадим переводил взгляд с одного лица на другое, не представляя себе, как с ними разговаривать. Вот если бы это были его гераклейцы…

– Чего вы от меня, в конце концов, хотите?  – не выдержал Баранов.

Артур округлил брови.

– То есть? Поясни!

– То есть – я что, должен делать вид, будто мне все это по гроб жизни нужно? Ваши собрания, инструктажи, отработки гипотетического контакта с инопланетным разумом?

Ваня отчаянно делал ему знаки, чтобы молчал, но Баранов, хоть и понимал их значение, остановиться уже не мог.

– Три месяца я жил настоящей жизнью!  – кричал Дима.  – Вы сами не понимаете, как вы тут живете! Только синтетика и пустота!

– Синтетические материалы позволяют сберегать естественные ресурсы,  – заметил Артур.  – Что дурного нашел в этом товарищ Баранов?

– После всего, что я вам сейчас скажу, вы меня выгоните,  – проговорил Баранов,  – но все равно я вам это скажу. Здесь все неправильное. Ребята, здесь мертвечина. Я видел, как живут на самом деле.

– Вот как?  – возмутилась Майя.  – По-твоему, мы глупее тебя?

– Вы просто еще дети… – Баранов безнадежно махнул рукой и ушел, не прибавив больше ни слова.

Воспитанники практически никогда не покидали интернат. Просто незачем. Там имелось все необходимое для гармонического развития личности. Город представлялся сотрудникам космической службы своего рода абстракцией.

За пределами интерната копошилась, конечно, некая форма жизни, но она была далека и непонятна. Поначалу, тоскуя в стерильных стенах, Баранов надеялся отыскать в самом городе хотя бы отголосок того, живого, чего с избытком было в Гераклее, но все оказалось не так. Город и сам как будто был инопланетянином на Земле. Его выстроили на здешних болотах, поправ все законы природы. Эта земля не желала на себе никаких городов, а когда над нею совершили насилие, принялась мстить. Ее мертвые зубы грызли и грызли – строения, мостовые, памятники. Посреди тихой, неостановимой войны люди – обитатели непрерывно уничтожаемого города – выглядели как ничтожное недоразумение.