Здесь был Баранов

Вот так и случилось, что Баранов Вадим Алексеевич, пятнадцати лет, был отчислен из интерната и из СЮКа, судим сперва спецкомиссией, которая признала его категорически негодным для космической службы, а затем и комиссией по делам несовершеннолетних. На несколько лет он совершенно исчез из поля зрения своих одноклассников. Сюковцы проходили последние тесты перед полетом и сдавали промежуточные экзамены и нормативы, в то время как Баранов был переселен в бараки на окраину города и приписан к городскому моргу, где и проходил обязательную госслужбу.

Покровителем и наставником Баранова сделался добрый, многоопытный и сильнопоющий дядя Коля. Он приохотил Диму к разбавленному теплому спирту, преподал несколько бесценных уроков по раздобыванию закусок и ведению хозяйства в экстремальных условиях, обучил ремеслу служителя морга. Если уж говорить честно, то дядя Коля захватил Баранова в форменное рабство: Дима кормил и поил старшего товарища, стирал ему одежду, отоваривал его талоны, выстаивая огромные очереди, и делал уборку. За это дядя Коля вел с ним философские беседы, вообще передавал жизненный опыт, а также пересказывал, с собственными комментариями, прочитанное.

Настоящая беда настала после того, как срок госслужбы у Баранова вышел. Из морга его уволили почти сразу – за лень и пьянство (а заодно попросили и дядю Колю). В жилплощади отказали одновременно с увольнением, и прописка таким образом пропала. Дядя Коля, не унывая, устроился дворником и обрел пристанище на хлебах одинокой заведующей коммунальным хозяйством микрорайона. В этой новой идиллии для Баранова места не нашлось, и Дима оказался на улице.

В те дни он пил каждый день, и жизнь виделась ему сквозь плотный туман. Иногда Дима трезвел, и тогда мир делался странным: четким и сереньким, как на традиционной фотографии. Но стоило ему выпить – и возвращались цветные краски, мутно размазанные вокруг. Они скрадывали реальность и делали ее сносной.

Днем он шлялся по городу, продираясь сквозь дурман и гнилой снег, а ночевать шел на вокзал. Баранов заворачивался в свое шерстяное сюковское одеяло и отключался до пяти утра. В пять его регулярно сгоняла уборщица. Неутомимая женщина начинала свой трудовой день с того, что шлепала на пол грязную мокрую тряпку с таким расчетом, чтобы непременно задеть Диму по лицу. Он безмолвно поднимался, сворачивал одеяло, заталкивал его в пакет, пакет – в авоську, и уходил в туман и сырость.

И вот однажды из этого тумана возник неведомо как отыскавший его Вишняков. Он держался безукоризненно вежливо и упорно не обращал ни малейшего внимания ни на внешний вид Димы, ни на то прискорбное обстоятельство, что Баранов вдребезги пьян.

– Вадим Алексеевич, если не ошибаюсь?  – произнес, раздвигая волны густого мрака, Вишняков.

Дима остановился посреди тротуара. Сырость хлюпала у него в ботинках, холод щипал под мышками, но сквозь спиртные пары это почти не проникало в барановское сознание.

– Чего тебе?  – вопросил Баранов.  – Мы знакомы?